По ту сторону черной дыры - Страница 123

123

— Еще один «стручок» пожаловал. Виват, Витек!

Зам по тылу смотрел на них, как баран на новый лиловый передник своей хозяйки — недоуменно и выжидающе. Наконец он спросил:

— Вы что, выпиваете?

— Нет, какая поразительная догадливость! — пробормотал Семиверстов. Рябинушкин подошел, и плюхнулся в соседнее кресло, уже гретое сегодня задницей келаря.

— Итак, за что будем пить? — поинтересовался командир. Виктор Вячеславович бросил оценивающий взгляд на сервировку.

— А это что, и вся закуска? — недоуменно спросил он.

— Израиль — государство маленькое, но такое говнистое! Погоди, Вячеславович, у меня где-то тут должен быть зам по тылу.

Полковник, играя в одному ему известную игру, засунул голову под стол и принялся там ковыряться. Рябинушкин пожал плечами и глянул на Семиверстова. Тот проницательно постучал пальцем по лбу. Тогда Виктор Вячеславович ухмыльнулся своим жабьим ртом и раскрыл портфель. Вынув оттуда краюху хлеба, он положил ее на стол. Затем к ней присоединились: брусок свежего сливочного масла, наполнивший кабинет благоуханием сепараторной, и баночку с какой-то красной субстанцией.

Тем временем Норвегов закончил поиски и вылез из-под стола. Увидев изменение количества закуски в качественную сторону, он радостно вскричал:

— Вижу! Вижу своего зама по тылу! — и, потянувшись к холодильнику, достал еще поллитровку.

— Что в баночке? — спросил глотая слюну Семиверстов, не евший с самого обеда.

— Рыбьи яйца, — шепотом ответил Рябинушкин. Тот не понял, открыл банку и обнаружил там крупнозернистую икру.

— Ну, поехали, — скомандовал Норвегов.

На прощание начальник штаба сказал Рябинушкину:

— Ваши рыбьи яйца были восхитительны, а местами просто великолепны!

Недослышавший Норвегов едва не обделался.

Поздним вечером, возвратясь в свою теплую постельку и обнаружив там жену, он пробормотал:

— Ах, ты моя старая перечница!

Проснувшаяся Елизавета Петровна полночи доказывала свою еще не ушедшую молодость.

Глава 33.

И день настал! «Черная акула», патрулировавшая левобережье Днепра, заметила приближение орды. Верхом на лошадках Пржевальского, Восток катился волною на Запад. Сметая все на своем пути, орда подобно саранче оставляла за собой руины городов, горы трупов и испражнений.

Иссык— хан, уверовав в бездарность своих полководцев, сам вел свое непобедимое войско. Непокорный город должен был пасть, ибо не было силы, способной противостоять сынам степи. Мыслящий иначе да захлебнется в собственной крови!

Но самое смешное случилось позавчера. Вновь объявился черниговский князь Брячислав (именно такое имя он носил с рождения) вместе с семью сотнями ратников. Они поднялись на четырех трофейных галерах вверх по Днепру и Березовой речке. Не сморгнув глазом, Брячислав объявил, что его дружина прибыла помочь братьям-славянам отбиваться от супостата. Норвегов гадливо троекратно облобызался с ренегатом и пригласил его на совещание.

Князь появился в офицерском собрании и объявил удивленным военным:

— Спасибо за науку. Вогнали мне, понимаешь, ума в задние ворота — теперь вот пришел на помощь.

Со всевозможной вежливостью черниговца и его дружину отрядили на один из второстепенных участков обороны, а именно — охрану последних километров шляха перед переправой. Кроме того, уже в тайне, ребятне из роты штабных машин выдали оружие и наказали присматривать за неожиданными союзниками — кабы не ударили с тылу. Норвегов меньше всего доверял подобным «сюрпризам».

Наконец, в один из дней, когда солнце уже клони лось к западу, воспаленные глаза старого хитреца увидали вдалеке водную гладь. Это была Великоречка — последняя преграда на пути к заветной цели. Низменная равнина на другом берегу позволяла стать лагерем на пару дней для отдыха перед решающим броском. Лошадки, чуя воду, понеслись резвее и уже скоро путешественников овеяло долгожданной прохладой. Все эти дни солнце палило немилосердно: немало славных багатуров получили солнечные удары и теперь сидели в повозках с мокрыми тряпками на головах.

Старый хан одним из первых форсировал реку и, взобравшись на высокий холм, принялся до рези в глазах всматриваться в заросли лещины, скрывавшей подступы к лесу. Поднеся ладонь к глазам он минут десять осматривал горизонт, а затем гикнул, пришпорил коня и понесся вниз — к своим. Следом понеслись его верные джигиты.

— Что, старый хрен, много высмотрел! — засмеялся Мурашевич, сидящий на толстом суку и глазеющий в бинокль на форсирование Днепра полчищами аваров.

— Мазохисты! — фыркнул Волков.

— Motherfuckerы! — уточнил Володя, — потомственные.

Они торчали здесь уже более суток. Сотня человек против тридцати тысяч кочевников. Такое могло присниться лишь голливудскому режиссеру в наркотическом бреду. Правда, этой сотне не рекомендовалось класть пальцы в рот, но как говаривал пьяный Мухин: «Толпой и батьку бить не страшно». Вместе с солдатами были монахи, десять иноков в черных рясах. Они беззаботно рыскали по лесу в поисках ягод и первых сыроежек. Их безалаберность сильно раздражала Мурашевича, но Андрей только посмеивался с кипятившегося товарища.

— Брось ты, Вовка. Они так беззаботны, потому что вера в наше «сатанинское» оружие безгранична, — успокаивал он приятеля.

— Еще бы бабочек ловили! — бушевал Володя, — маленькие, черненькие, разбегаются точно вши, аж в глазах рябит!

— А что ты им делать прикажешь?

— Да… хоть пускай кресты свои почистят! Если бы у нас в карантине сержант нашел бы хоть одну такую бляху, то пришлось бы выяснять всему взводу: может человек раздеться за пять секунд или нет.

123