По ту сторону черной дыры - Страница 82

— Что ты им пообещал? — спросил подполковник.

— Пожрать от пуза и выпить. Кто сколько сможет! — ответил старший прапорщик, — у них в этом году урожай не шибко богатый, так что пожрать на халяву они не прочь.

— Ты глянь, Иваныч, — они даже не удивлены! Точно каждый день из болота военную технику вытягивают!

— Дикари-с!

Крестьяне, одетые в простые, но добротные одежды, стояли небольшой кучкой и о чем-то «шпрехали». Затем, вдоволь насовещавшись, они принялись сноровисто составлять упряжь для необычной работы. Рядом суетился Витек Плятковский, в основном мешая, и приговаривал ежеминутно «Гитлер капут», «Драг нах Москау», или «Фюр готт унд Кайзер», но на него не обращали внимания. В конце концов, Мухин загнал его в кабину.

Через пяток минут один из местных подошел к отцам-командирам, и сказал, что все готово. Сзади в застрявшую машину уперлись солдаты, спереди тянущий момент создавался пятью парами лошадей, а сбоку стоял подполковник Булдаков и строго смотрел на все это. Дву— и четырехкопытные уперлись в сыру землицу и, попеременно стравливая, принялись тянуть-толкать застрявший автомобиль в сторону Парижа. Медленно ползя, «Урал» продвигался к более-менее твердому месту, где можно было увеличить давление в колесах и выехать на безопасную сторону. Плятковский хотел завестись и помочь движком, но подошедший «Бойскаут» быстро пресек дурные мысли.

— Вы глупы, Виктор! — безапелляционно заявил старший прапорщик, — эти лошадки, заслышав непривычный звук, могут запросто поскакать к Стиксу.

— Куда поскакать? — не понял водитель.

— В прекрасное далеко, — Леонид Иваныч не любил опускаться до объяснений, и поэтому просто хлебнул из фляжки, — помнишь, как удивился Чукча, когда узнал, что бензопила заводится? Теперь представь, что будет, если заведется эта тачка! Представил?

— Да я…

— Лажа это все. На, хлебни и успокойся.

Глава 23.

Посольский поезд двинулся дальше, а вслед ему глядели флегматичные «человеки» и вяло махали руками. Копируя их, Булдаков вяло высунул в окно переднюю конечность и, совершив ею пару абстрактных движений, проорал:

— Расширяйте дороги! Данке за прием! — Мухин дернул его за рукав.

— Палыч! Они, вообще-то, на французском разговаривают. Правда, местный диалект скорее похож на немецкий, а также изрядно разбавлен саксонским…

— А банту туда не замешался? — спросил офигевший Булдаков.

— Я серьезно, — обиделся Мухин, — здесь такая смесь!

— Лошади у них хорошие, — сказал меняя тему подполковник, — надо было семян на развод попросить.

Водитель прыснул. Мухин отвинтил колпачок с фляжки и неслабо приложился.

— Был бы с нами Малинин, — заметил он, — тот бы им своих оставил. Командир, а что вы им на память там дарили? Надеюсь, не набор солдатских сухарей?

— Хорош, Иваныч! Сухари нам самим нужны, — строго сказал Булдаков, — я им выделил три пары кирзовых сапог, да и то, только ввиду того, что мы их не носим. Норвегов забил ими половину «Урала».

— То-то я удивился, что один из них говорил о каких-то сапогах-скороходах! — рассмеялся Леонид Иванович.

— Хороши скороходы! — захохотал командир, — хотя, признаться, у меня был солдат, который в «кирзачах» стометровку пробегал за одиннадцать с половиной секунд.

— А за сколько этот уникум пробегал стометровку в кроссовках?

— Не успели выяснить. Соревнования были в Ошмянах, так он и мотанул в сторону литовской границы, как только надели на него шиповки. Даже инверсного следа не оставил.

— Случайно, не Шеремет его фамилия?

— Масиедовас. А что?

— Да нет, ничего. Интересно получается, — ответил старший прапорщик, зарываясь в свои мысли.

Подполковник поерзал на сиденье, пытаясь время от времени острить по поводу проплывающего мимо пейзажа, но его никто не слушал. Тогда он остановил машину и пересел к жене в УАЗик.

… И вот на четырнадцатый день пути показались Сент-Кантенские ворота Парижа. Издалека глядя на город — грядущий центр культурной Европы, Булдаков обратился к своим людям:

— Тут нам природой суждено взлететь, или упасть в… Пардон, задумался! В общем, что скажу. Город издалека вид имеет грозный, но не нам его штурмовать. Попытаемся обойтись без кровопролития и прочей ерунды. Где наши верительные грамоты?

— Вот, — протянула ему свиток Светлана. Подполковник долго разворачивал документ, затем минуты три упорно вглядывался в него, после чего побагровел.

— Кто сие рисовал? — прорычал он, нагнетая в систему давление.

— Городов! — заржали все, а вперед вышел смущенный Андриан.

— Чего там, — обиженно засопел он, — Норвегов одобрил. Сказал, что нехер перед франками жопой вилять.

— Ну, если только с такой позиции! — протянул подполковник.

Холст на переднем плане изображал ядерный грибок, в отсветах которого по бокам перемешивались второстепенные планы: тонущий «Титаник», зависший в пике самолет «Люфтваффе», корчащий рожи на электрическом стуле Аль-Капоне и ухмыляющийся Чикатило, держащий в правой руке саквояж, а в левой — окровавленный нож. Внизу, под всем этим великолепием, маркером ядовито-зеленого цвета оформилась запись на французском, извещающая, что податель сего кошмара — человек достойный.

Андриан городов был не столько связистом из группы капитана Селедцова, сколько талантливым подающим надежды художником психоделистом, видевшим мир в багрово-красных тонах собственного воспаленного сознания. Капитан Малинин поэтому поводу говорил так:

— Чем хороши картины Андриана? Тем, что не раздражают с похмелья. Глядя на них чувствуешь, что как ни паршиво тебе, бывает и гораздо хуже.