Минобороны России считало базу «Бобруйск-13» своим западным форт-постом и частенько помогало материально, хотя ее собственные солдаты охотнее всего посчитали бы это излишним. Но, как водится, на такое дело деньги всегда найдутся. Ведь еще Петр Первый любил приговаривать: «Денег у меня нет, а на это дам!»
Сердитый скрежет винчестера оборвал благие мысли начкара, и он взглянул на монитор. 15-ти дюймовый «Gold Star» отображал бородатую физиономию с налитыми кровью глазами. «До главного монстра добрался», — ошалело подумал старший прапорщик, но тут Sound Blaster заложил уши громким ревом. Внезапно все стихло, и на мониторе осталось светиться «William must die”, причем в левом углу и желтым цветом.
Через секунд пять компьютер любезно позволил отключить питание, чему Шевенко с облегчением возрадовался. Он уже снял трубку черного «Сименса», чтобы вызвать орлов из взвода хакерской поддержки капитана Селедцова, но быстро положил ее, ибо внезапно послышался топот бегущих по коридору караулки ног. В комнату начкара без стука влетел помначкара — сержант Кимарин.
— Товарищ старший прапорщик! Владимир Иванович! — лицо сержанта было белее снега, — то-то хренотень на улице творится! Учения, может, какие начались или тревога?
— Какая, к дьяволу тревога! — воскликнул начкар, — о тревоге за полчаса предупреждают, минимум!
Шевенко схватил лежащую на пульте фуражку, надел ее набекрень, и, кренясь на девяносто градусов от плоскости головного убора, побежал по коридору.
— Твою мать! —присвистнул он, выбежав на улицу, — никак, Господь учениями командует!
На небе вовсю плясали зарницы, пахло сильно озоном и еще какой-то гадостью из самых первых детских воспоминаний Шевенко. Минут через пять небо стало обычного цвета, но разбавленного неожиданной монохроматической бирюзой, запах озона исчез. Наступила благодать.
— God, bless ya!!! <God, bless ya!(англ.) — Господи, благослови!> — произнес Владимир Иванович, сняв фуражку. В школе он учил испанский.
До ушей присутствующих донесся отдаленный вой часовых на вышках. От него стало как-то жутковато. Опрокидывая на ходу столпившихся солдат, начкар бросился обратно и, схватив трубку, послал вызов на пост №1. Трубку долго не снимали. Шевенко уже чертыхнулся, хотел было бежать на пост, но легкий щелчок возвестил, что контакт состоялся, а сопение в трубке подтвердило наличие на вышке жизнеспособного организма.
— Твою долбаную мать!!! — заорал в трубку старший прапорщик, — какого дьявола ты устроил этот спектакль, Федорчук?
В трубке послышались стенания и всхлипы, но в итоге субординация и дисциплина победили нервную систему солдата — дрожащий голос ефрейтора произнес:
— Дык, ета… товарыш старший прапорщик. Деревня пропала!
— Ты что, ханки обожрался, военный? Да я тебя, гада, на тумбочке сгною!
Некоторые из солдат позволяли себе на посту жевать эту зеленую гадость — уверяли, что ловят кайф. Замполит, продегустировав, заявил, что водка круче.
— А идите и посмотрите сами, какое тут дерьмо твориться! — дерзко ответил Федорчук и повесил трубку.
— Кимарин! — закричал Шевенко, — ко мне!
Вбежал запыхавшийся сержант.
— Разводящего на первый пост, да захвати двух солдатиков покрепче: Горомыко да Пятнавого, — пусть приволокут сюда этого Федорчука. Спятил солдат. Кто же вынесет три караула подряд! Осточертело напоминать командиру, что людей не хватает… Может и нажрался каких мухоморов… А!!! Выполняйте, сержант! — Кимарин остался на месте, игнорируя приказ и вопросительно глядя на начкара.
— Что такое, Саня? — удивился Шевенко.
— А остальных?
— Кого это, остальных? — не понял начкар.
— Часовых.
— Зачем? — недоумевал Шевенко.
— Так они же все воют, — равнодушно пояснил сержант.
— О, черт! — схватился за голову начкар, — бери разводящего, двух солдат, и пошли со мной!
На улице было непривычно тихо: вой часовых стих, из боксов доносилось мягкое гудение электросварки, да слышалось только далекое рокотание аварийного дизель-генератора.
— Саша, тебе не кажется, что стало чуточку прохладнее? — спросил начкар у зама.
— И воздух другой какой-то, — потянул носом Александр.
— Более другой! — съехидничал Шевенко, — я афоризмы тоже прочитал, что на компьютере были.
— А вы не находите?
— Если откровенно, то это мне здорово напоминает дух реанимационного отделения, — я там валялся после пожара в ангаре, — сморщился Шевенко, — но все это, Шура, бред, к делу не относящийся. Воздухом занимается авиация, а наше дело — земля.
По асфальту звонко цокали подкованные сапоги небольшого отряда. У первого поста их окликнул осипший Федорчук:
— Стой, кто идет!
— Хрен в сиреневом пальто, ефрейтор! Что это за неуставные вопли слышались из этого сектора минут пятнадцать назад?
— А вы за забор гляньте, товарищ старший прапорщик, — Федорчук пожал плечами с видом психиатра, встретившего в пивной коллегу. Шевенко нахмурился:
— Ты сейчас, Ваня, хорошо себя чувствуешь? Голова не болит? Федорчук злобно сказал сквозь зубы:
— Газы в кишечнике мучают. Вы подойдите к забору, — так я вас одной очередью, оптом! — и отвернулся, глядя куда-то вдаль. Вмешался Кимарин:
— Товарищ старший прапорщик, вы же видите — Федорчук в норме — он и с комбатом так разговаривает.
— Сам вижу, — Шевенко, казалось, напрочь забыл о часовом; подойдя к забору, он придвинул к нему какой-то ящик и, взгромоздясь на него, заглянул за…
Саша Кимарин едва успел подхватить покачнувшегося и начавшего заваливаться начкара. Оказавшись на твердой земле, Шевенко встряхнулся, снял фуражку, достал носовой платок и протер им лысину. Затем спрятал платок в карман кителя и, держа в руке головной убор, сел на ящик.