— Мы! — ехидно воскликнули парни.
— Ну, вы в курсе. Охранять и бдеть! Оставляю вам БТР и Довгалева. Селедцов выдаст вам два транка и научит, как ими колоть орехи. Чтобы мне надели бронежилеты, каски и сделали серьезные лица. На вас лежит тяжкий груз ответственности за аборигенов, — майор откланялся и ушел. Вслед ему поднявшийся ветер закружил всякий сор: травинки, обертки от конфет, куски рогожи.
Подошел с задумчивым видом капитан Селедцов и протянул парням две рации.
— Мурашевич, ваш номер — 100, а Волкова — 101.
— Товарищ капитан, а можно что-нибудь менее запоминающееся? Нас же не оставят в покое!
— Можно Машку за ляжку, — усмехнулся капитан, — а поэтому, товарищ сержант, делайте то, что я вам говорю, а не то, что вы мне говорите.
Парни ошалели. Волков хотел что-то сказать, но Селедцов был краток.
— Вы бы лучше, товарищ сержант Волков, открыли пошире уши и запомнили, как обращаться с этой хреновиной. Придет какой Батый ночью в клубнику, а вы — как баран с новыми воротами.
Угомонившись, капитан произнес краткий спич на тему правил пользования транкинговой радиостанцией, а затем, попрощавшись, запрыгнул как черт в табакерку, в подъехавший УАЗик, и был таков. Сержанты переглянулись, затем, недоуменно пожав плечами, подошли к бронетранспортеру.
— Довгаль! — позвал Мурашевич. Из люка выглянула чумазая физиономия водителя.
— Подай-ка нам, Саня, жилетики — под вечер зябко становится.
— Коммандос хреновы! — пробурчал Александр, скрываясь в стальном чреве машины. Через минуту послышалось «держите», и на белый свет появилось два бронежилета, в которые «сторожевые псы» не мешкая облачились.
— Довгаль, у тебя «сова» установлена? — спросил Волков.
— Установлена, только работает она или нет, я не проверял — до сих пор надобности такой не было.
— Ну, ты пока выясняй, а мы тем временем обойдем местность на предмет посторонних шумов. Довгалев издал какой-то звук, по-видимому, означавший согласие, и парни побрели вдоль периметра.
Единственное, что было отчетливо слышно солдатам — чудовищный храп, но это храпели местные жители, укушавшись сорокаградусной, да, из леса доносились звуки, издаваемые героями белорусского народного эпоса.
— Терпеть не могу, когда храпят! — признался Мурашевич.
— А сам-то?
— Только на спине.
— Как, кстати, твоя Дуня? — вдруг поинтересовался Андрей.
— Ты же мне, волк позорный, поздно сказал про шоколад. Она теперь животом мучается.
— Как же ты не знал, что от большого количества шоколада всегда бывает великолепный запор? — Мурашевич сплюнул.
— Я шоколад вообще не ем.
— Ну, теперь и Дуня есть не будет.
— Да хватит тебе. Ты мне лучше скажи, чего от тебя хотела Анастасия?
— Спрашивала о принципе действия автомата Калашникова. Подозреваю ее в шпионаже в пользу Иссык-хана. Нужно немедленно доложить особисту.
— Идиот! Я же серьезно.
— А если серьезно, то откуда ты знаешь? Дуня сказала? — Мурашевич кивнул.
— Сказала, что сестра вернулась злющая, как кикимора, потому что ты поиздевался над ней. Так чего она, все-таки, хотела?
— Понимаешь, Володя, в таком возрасте девушки сами не знают, чего хотят. Я бы, конечно, мог ей объяснить, что ей нужно, но это не в моих правилах.
— Она тебе понравилась?
— Молода еще. Дитя, как ни крути!
— А ты что, старик?
— Мне все-таки, двадцать семь. А ей каких-нибудь, шестнадцать.
— Тебе — двадцать семь? Как же ты в армию попал?
— Женат я, батенька. Сначала институт, затем заболел, а потом выздоровел. Моему сыну уже девять лет!
— Ах, да! Я что-то слышал об этом. Где же он теперь?
— Под могучим крылом Ильиничны. Ума не приложу, как дальше с ним…
— Не дрейфь! Образуется. Но, все-таки, нужно было второго ребенка сделать, тогда бы «войско» обошлось без тебя. А у меня мать с братом младшим осталась. И батька-алкаш… Этот точно горевать не будет. Как получат повестку о том, что я пропал без вести, так нажрется, скотина. Раньше только меня и боялся, а теперь начнет руки распускать…
Володя отвернулся и шмыгнул носом.
— Ну, ничего. Малый скоро подрастет, будет ему на орехи! Ему тоже через три года в армию. А ты не жалеешь, что не откосил?
— Теперь жалею. Неизвестно, увижу ли я когда Анжелу или нет, — Волков махнул рукой.
— Нужно жить днем сегодняшним. Пойдем, может там Довгаля уже прирезали…
… Нет, Довгалев был жив. Правда, на ходу засыпал, глядя в окуляр «совы». Ткнувшись очередной раз лбом в окуляр, он смачно выругался.
— Хэй, Саня, жив ли ты, отвечай! — громко спросил Мурашевич, подходя к БТРу.
— Сплю на ходу, — ответил Довгалев.
— Ну, как «сова», работает?
— Куда она, нахрен, денется! Коптит потиху.
— Тогда заваливайся дрыхнуть, а мы, в случае чего, разбудим.
Пару часов парни просидели, по очереди глядя в окуляр прибора. Все было тихо. Накрапывал небольшой дождик, и под этот звук глаза бойцов слипались, будто намазанные канифолью.
— Как-то подозрительно это все, — начал было Андрей, но Мурашевич вдруг замотал головой.
— Или у меня, Андрюха, глюки, или к нам лезут гости. Слышь, собаки залаяли?
— Ты их видишь?
— Трое, — прошептал Володя, — не гиганты. Думаю, Довгаля будить не стоит, — сами справимся.
— Перестреляем?
— Нет смысла. Мы этих кривоногих и так сцапаем.
Здоровяк Мурашевич в подобных случаях признавал первенство приятеля, поэтому без возражений согласился с его предложением. Они тихонько выскользнули из БТРа и перебежками, неслышно, двинулись к ограде, которую кто-то форсировал тихой сапой. Одному Мурашевич двинул своим, похожим на гигантское пресс-папье, кулаком по темени, и тот послушно слег. Остальные, услышав подозрительный шум, насторожились. Сержанты, внезапно выступив из тени, атаковали непрошеных гостей. Один из противников, хрюкнув от испуга, махнул наобум саблей в сторону Володи. Сабля скользнула по бронежилету, не причинив вреда.