По ту сторону черной дыры - Страница 106

106

После обеда Шарль зашел в штаб и шокировал командира своей просьбой. Норвегов и присутствующий при сем начальник штаба ошалело переглянулись, затем Константин Константиныч напомнил послу:

— Имейте в виду: служба в нашем войске не оплачивается, три года призвавшиеся проводят на казарменном положении, вам придется забыть о том, что вы граф и научиться подчиняться. Вас это не останавливает?

— Наоборот, господин полковник. Мое желание поучиться вашему воинскому искусству только усилилось! — твердо отвечал Лавинье.

— А ваш король? — сделал последнюю попытку начальник штаба, — он как отнесется к тому, что вы поступите на службу другого государства?

— О, сир! Я уверен, что король меня поймет.

— Ладно! — сдался Норвегов, — сдавайте дела барону де Ла Мош и вечером жду вас в казарме. Инструктаж проведу лично. Как у вас с рыцарской честью?

— В смысле? — удивился посол.

— Готовы присягнуть мне на верность?

— Только не против сюзерена, — не колеблясь ответил Лавинье.

— Идет, — пожал ему руку Норвегов, — в тексте присяги сделаем исключение. Ступайте, прощайтесь с гражданкой.

— С какой гражданкой, — удивленно озираясь по сторонам, выдавил Шарль. Семиверстов хмыкнул в кулак.

— С цивильной жизнью, — исправил свою ошибку командир. Лавинье поклонился и ушел.

Начальник штаба загадочно посмотрел на Константина Константиновича. Тот возвел очи горе:

— Да знаю я! У нас не иностранный легион, но! Если уж хочется человеку — пусть послужит.

— А где гарантия, что он не подослан тем же самым Людовиком с целью подглядывания и подслушивания?

— А также поднюхивания и подщупывания! — весело отозвался Норвегов, — а на кой черт мы держим особиста? Пускай занимается! Где он там, кстати? В запой не ушел после ухода жены?

Начальник штаба покачал отрицательно замахал руками.

— Какие запои? Взрослый мужик, сына воспитывает, некогда ему ерундой заниматься.

— Вот и поручим ему держать француза, пока хватку не потерял.

Когда майор Худавый узнал о задаче, которую возложило командование на его плечи, то страшно разволновался. Мужик он был простой, немного от сохи, немного себе на уме. Посудачив за чисткой картошки сам с собой, было решено пойти по пути наиболее передовых разведок — подложить французу в кровать бабу.

Решить одно дело; выполнить это решение мешало отсутствие молодых агентов женского пола, а также отсутствие на иноземной харе какой-либо тяги к прекрасному полу. Приходилось разрабатывать хитроумный план, а вот тут-то и начались сбои. Дело в том, что особист по самой своей природе был неспособен делать какие-либо подлости. И, хотя работа у него была такая, на которой без подлян не обойтись, шел он на такие дела скрипя зубами.

— Хорошо, Шурик, твоей маме! — жаловался он сыну, — у нее гадости получаются даже помимо желания! Бросила нас и ушла к молоденькому!

Как и положено сыну «гэошника», Александр Худавый доставал язык из-за зубов весьма неохотно. Вот и сейчас он минуту поразмышлял, а затем изрек:

— Любовь, па! Новая ма не хуже! — услыхав это, особист уронил картошину в ведро и едва не выматерился.

— Слушай, сынок, да тебе на моей должности работать надо! Неужели ты не любишь свою маму ни капельки? — мальчуган поднял на отца большие серьезные глаза:

— Знаешь, па, мне кажется любить того, кто тебя не любит несправедливо.

— Откуда ты взял, что мама тебя не любит? Она просто с нами не живет, а любит она тебя по-прежнему.

— Если она меня любит, то почему ушла от нас?

— Ты же сам сказал, что любовь. Любовь, сынок, штука довольно странная. Во имя ее люди порой делают такие глупости, куда пьяному! — Сашка минутку чего-то пожевал челюстями, затем задал еще один вопрос.

— А ты бы, если влюбился в другую женщину, тоже ушел бы от нас? — майор подумал, а затем ответил:

— Не знаю, сынок. Не могу ответить с полной уверенностью, но мне кажется, что нет. Мужчины не такие, как женщины. Погуливать можно, но на разрыв семьи мы идем неохотно. Женщина — она как Родина. Если мне, скажем, больше нравилась Голландия, чем Беларусь, то вовсе не значило, что я брошу все и бегом помчусь в страну тюльпанов. Инстинкт гнезда силен. Да и нахрен я нужен в той Голландии!

— Ясно, па. А девку французу подложить надо. Танюху Семиверстову. Она с Андреем разругалась, теперь одна. Хочешь, я ее вербану?

— Зою Космодемьянскую в четырнадцать лет за такие штуки приговорили. А тебя, сынок, из комсомола выгонят. За подстрекание к сожительству, — взглянув на нахмуренного отца, паренек сделал над собой усилие и принялся объяснять подробнее:

— Будет у нее хоть занятие. А то эта стерва хороших парней до ручки доводит.

— А если Семиверстов узнает? Мне ведь трибунал светит.

На взрослом лице Саши мелькнула улыбка.

— Она уже три аборта сделала, а папенька не в курсе.

— А ты-то откуда знаешь? — недоверчиво спросил отец.

— Агентура доложила, — уклончиво ответил сын.

* * *

— Таня, ты куда? — спросила мать девушку, которая стоя у зеркала наносила последние штрихи к своему и без того идеально сделанному макияжу.

— Туда, мам, туда! — весело ответила дочка и принялась напевать что-то веселое.

— Дурить голову очередному кавалеру! — вздохнула Антонина Дмитриевна, — смотри, милая, доиграешься. Нельзя над парнями так издеваться!

— А как можно?

— Немножко. Боже, кто мог подумать, что такая милая девочка превратиться в столь отъявленную сердцеедку! Смотри, милая, не влипни в какую-нибудь историю.

— Смотрю, мама! — чмокнула ее в щеку Таня, — пока, я пошла!

106